<<< Улицы

Пипу казалось, что весь его день - закольцованная неопределенность. Всё повторялось одно за одним, по крайней мере, внешне, но впечатления каждый раз были настолько разными, что он терялся в них и не знал, что и думать. Не знал, что думать о Дэмиене, о себе, не знал, как реагировать на такое внезапное, резкое и бесцеремонное вмешательство в его жизнь. Даже пытался искать причины, но, даже найдя хоть немного адекватное объяснение, не мог поверить в саму возможность их соответствию реальности. И вот снова он позволяет себя вести, позволяет к себе прикасаться, позволяет помочь себе снять пальто, находит в этом какое-то смутное упоение.
Оставшись один, в ванной, а потом и в квартире, Пип попытался собрать мысли в кучу - посмотрел на себя в зеркало, умылся холодной водой, вытерся хозяйским полотенцем - сделал всё, что, по его мнению, положено делать в таких ситуациях. Зеркало, зеркало на стене, как в старой сказке, не отобразило ничего утешительного, и он бы долго стоял так, смотря на себя, если бы не природное, робкое любопытство, и, пригладив кое-как растрепавшиеся от ветра волосы, Пип выскользнул обратно в дом, необычно большой и мрачный, не то, что его собственный. Совсем не то, что его собственный, и, побродив немного по коридору, стараясь ничего не трогать, британец вернулся в кухню. Дом оставил его в легком волнении, чувстве, возникавшему у него разве что при прикосновении к новой книге, заинтригованность, сладостность прикосновения к неизведанному, невероятный интерес. Пип видел лестницу на второй этаж и не видел ни одного свидетельства того, что нынешний хозяин дома живет на первом этаже, из чего заключил, что комната Дэмиена - на втором. Подняться он не решился, подумав, что не имеет права, и вернулся в кухню: чайник давно закипел, намекая, что и сам Дэмиен скоро вернется.
Пип, наугад открыв пару шкафчиков, ища чашки, заварил чай в хозяйском чайнике, совсем не чувствуя вины за то, что трогает чужие вещи. Кухня была его стихией, чай был его страстью, и Дэмиену наверняка будет приятно увидеть, как блондин надеялся, хоть немного домашнюю картину. Все приборы были подобраны в темных тонах - явление для такого парня, как Дэмиен, совершенно закономерное, но, в то же время, и такое очаровательное. Пип улыбался; тот страх, поразивший его в кинотеатре всего пару часов раньше, растворился, когда он получил возможность прикоснуться к жилищу своего новообретенного друга (в мыслях он, не стесняясь и даже, пожалуй, бессознательно, уже называл Дэмиена другом), а аромат бергамота, исходивший из чайника, только укреплял его приподнятое настроение.
Входная дверь хлопнула второй раз, послышалась недолгая возня, и затем на пороге кухни появился и сам инфернальный мальчик. К тому времени Пип успел разлить чай по чашкам и грел пальцы о свою; при появлении Дэмиена он поставил образчик фарфорового искусства на блюдце и, обернувшись на хозяина дома, одарил его - в который раз за этот день - широкой улыбкой.
- Добро пожаловать, - произнес Пип, смотря на Дэмиена снизу вверх. Дэмиен же небрежно бросил на стол пачку чего-то, наверное, вкусного, и блондин, оценив ситуацию, быстро встал и, сориентировавшись в кухне, уложил содержимое пачки на тарелку и достал нож, чтобы порезать кексы при необходимости. Он не хотел никакой королевской трапезы, о которой толковал Дэмиен, хотя, по правде сказать, и это крошечное проявление заботы казалось ему практически королевским. - Не стоило, но спасибо, правда. Я... похозяйничал тут немного, надеюсь, ты не против, - Пип сел обратно на своё место после того, как поставил тарелку со сладостями на стол, и, задержав взгляд на Дэмиене, сделал глоток чая. Поставив потом чашку обратно, он как будто про между прочим огляделся и заметил, придав голосу милую легкость, - у тебя симпатичный дом, правда. И... ты так и будешь носить мою кепку? - Почти смеясь при взгляде на такого всего из себя мрачного Дэмиена в указанном предмете одежды, наконец, поинтересовался британец.

Одет: черные брюки, белая рубашка, не застегнутая до конца, бордовый жилет.
Состояние: нормальное.

- Ну что ты, - произнес Пип сквозь смех, - я вовсе и не думал над тобой издеваться.
Он и правда не думал; всё, что когда-либо говорил Пип, было правдой, он всей душой ненавидел ложь и ждал такой же честности от других, но вот как-то не складывалось. Он сделал еще один глоток чая, последний из этой чашки, и налил себе новую. Дэмиен какое-то время молчал, а Пип чувствовал себя полным идиотом, потому что вот этот мрачный тип напротив только что пошутил и смеялся вместе с ним, и так вдруг легко на душе. Ну да, точно. Этим и занимаются нормальные подростки - ходят друг к другу в гости и шутят. И только эта, такая очевидная и вдруг такая важная, мысль, закралась в блондинистую голову, как Дэмиен заговорил. Тихо, размеренно, серьезно заговорил.
- Ну, это очень глупое объяснение, - ответил Пип, педантично ставя чашку на стол, - и это печально, если ты так думаешь.
Еще пара секунд молчания, в которые блондин вперился взглядом в стол и за которыми последовал этот дурацкий вопрос 'почему?', тот самый, что Пип старался обходить и в своих мыслях. Утром он пошел за Дэмиеном, потому что у него действительно не было выбора, да и это всяко было лучше, чем остаться на остановке с самым злым человеком, которого он когда-либо вообще встречал. Потом он сам, сам спросил его, куда они пойдут дальше. Они. Как Пип тогда думал, потому, что Дэмиен был к нему, в принципе, добр, а ему всё равно нечем было заняться до вечера, и было приятнее провести остаток дня с кем-то, чем в блаженном одиночестве дома. И он был добр к нему. А то, что было в кинотеатре, Пип и не вспоминал уже, с кем не бывает.
- А с чего бы мне уходить, - наконец, произнес он, оперевшись локтями о стол и обхватив руками плечи, - ты спас меня от Картмана, ты сводил меня в кино и привел домой, и теперь поишь чаем (кстати, вкусный, спасибо), и был добр ко мне, и даже пошел в магазин специально, чтобы купить что-нибудь к этому самому чаю для меня. Уйти, в конце концов, было бы просто невежливо. А ты хороший, совсем не как все остальные, правда, - тихо закончил Пип, упорно смотря куда-то направо вместо адресата и чувствуя, как щеки опять покрываются этим дурацким предательским румянцем.

Ну вот опять, вот опять этот разодетый в черное тип рушит к чертям весь положительный настрой. Пип не мог в это поверить - он тут ему, фактически, душу открывает, и говорит вещи, которых никому никогда не говорил, и не думал, что скажет, а его обвиняют во лжи, беспочвенно, несправедливо обвиняют, практически смеются над ним, и он, Филипп, снова чувствует себя таким глупым, наивным и маленьким, что наверняка расплакался бы, если бы не был так изумлен и разозлен.
Судьба - слишком загадочная штука, думает Пип. И Дэмиен, видимо, действительно не такой, каким он считал его всего пару мгновений назад - он ведь, дурак, искренне полагал, что тот делает всё от чистого сердца. Давно простил ему тот детский инцидент, он ведь совсем не злопамятный, да и за давностью событий грех было не простить. Принимал на веру всё, что он говорил, только вот не обратил внимания, должного внимания, на то добавление, 'кроме меня', а следовало. Просто он хотел позабавиться особо изощренным способом, втереться в доверие, а потом ударить так больно, как никто еще не бил, а ведь он, Филипп Пиррип, такой доверчивый.
'Филипп'! Этот бессовестный подлец даже узнал его полное имя - никто его так не называет, даже учителя. А он узнал, потому что догадался, что ему будет приятно это слышать.
И снова голос Дэмиена послышался совсем близко, вот он, рядом, наклонился над ним, бросает очередное обвинение, очередной камень, а он ведь совсем не безгрешен, он не имеет права, не имеет никакого права; всё, что раньше казалось Пипу таким радужным, таким положительным, в момент окрасилось в мрачные цвета, занимая свое место в этом жестоком заговоре. Переполнявшая британца обида, и злость, и болезненное чувство несправедливости дали ему толчок к тому, чтобы резко повернуться к своему обидчику и дрожащим голосом, на повышенных тонах выпалить одной тирадой:
- А знаешь, что? Да, ты плохой. Я ошибался. Я во всем ошибался, с самого начала, но не этого тебе разве было надо? Я ведь даже другом тебя уже считал. Такой изощренный план, Дэмиен, и так блестяще исполненный. Конечно, легко обвинить человека в чем угодно, если он не может ничего противопоставить, и это ты тоже знал, разве нет? Я вот только не понимаю, чего ты добиваешься. Обвиняешь меня в том, что я никак не могу сделать, а если и правда думаешь, что я буду тебе лгать или что я способен всадить нож хоть кому-нибудь в спину, то я тогда еще больше ошибался, и если ты хотел унизить меня, так тебе это удалось, и если хочешь, чтобы я ушел, так я уйду и не буду больше мозолить тебе глаза своим недостойным присутствием, - и Пип, сам не ожидавший, пожалуй, от себе подобных речей, сделал попытку встать, только неудачную, потому что делал это на чистом импульсе, и не рассчитал своих шансов, а Дэмиен всё-таки и сильнее, и крупнее его, и в результате британец только, кажется, выставил себя в еще худшем свете, так как плюхнулся обратно на стул, не удержав равновесия.

Дэмиен, Дэмиен, Дэмиен.
Имя глухо отдается в мозгу, когда он берет Пипа за руки, а потом и за плечи, а Пип смотрит на него с вызовом, даже стоя, снизу вверх, и видит, что в его черных глазах что-то изменилось, но он не должен поддаваться, ни в коем случае, ни на это, ни на тепло рук - ткань рубашки такая предательски тонкая - ни на что бы то ни было еще, хватит на сегодня, он устал...
Дэмиен обнимает его, и все мысли резко обрываются, только сердце бешено колотится, да шепот над ухом, словно наваждение. Так близко; у Пипа кружится голова, и он закрывает глаза; одна темнота сменяется другой, но это неважно, это всё настолько неважно. Ему больно, обидно, приятно, и он в то же время злится на себя, и на этого наглого демона, и не знает, что ему делать, и по какой именно причине сейчас с ресниц сорвалась глупая слеза.
Руки Пипа безвольно опущены; первым импульсом было оттолкнуть Дэмиена, потом - обнять его в ответ, но он не сделал ни того, ни другого, а только молча стоял, уткнувшись в дьявольское плечо, думая о том, как Дэмиен, наверное, тоже одинок, если у него такой экстравагантный способ заводить друзей, и о том, чувствует ли он, как бьется его сердце.
Пип не мог сказать, сколько времени они простояли вот так, молча, пока Филипп не набрался смелости шепотом, будто говорить вслух было нельзя, да он бы и не смог, спросить:
- Чего ты от меня хочешь?

обязательно что-то делать, ему, пожалуй, даже противопоказано сейчас что-то делать, и так хорошо просто стоять рядом с Дэмиеном и впервые в жизни чувствовать на своих губах чьи-то еще. Когда Дэмиен подхватывает его на руки, теперь уж точно совсем как девчонку, Пип вспоминает старый комикс, который он читал когда-то давно - там была дамочка, которая передавала ощущения через прикосновения, и он почему-то думает, что даже она не могла бы превзойти того, что сейчас он испытывает. Блондин винит себя за эту глупую, пустую мысль, но больше ни о чем думать и не может, а только, улыбаясь, сжимает в кулаке мягкую ткань кофты Дэмиена.
А потом была кровать, и, только оказавшись там, Пип чуть приподнимается на локте, а потом и садится, наблюдая в полумраке за демоненком. Стараясь собраться с мыслями, но это удается только тогда, когда Дэмиен выходит за дверь, а британец произносит ему вслед пожелание хорошей ночи, которое он, наверняка, и не слышал, но просто Пипу от этого легче. Он машинально одел футболку, ему предложенную, так же машинально забрался под одеяло и практически тут же уснул.

Осознание того, что произошло, приходит только наутро, когда он просыпается в своё обычное время, но в совсем необычной обстановке. Кое-как заставив себя подняться с кровати, Пип поправляет съехавший на плечо ворот футболки и влезает в брюки. Он в чужом доме, вчера он прогулял школу и целовался в первый раз в жизни, и нашел, с кем - с самим сыном Сатаны! Парень тяжело вздыхает и аккуратно отодвигает штору, чтобы посмотреть в окно, а потом, стараясь не создавать ни малейшего шума, спускается вниз, на первый этаж, подавив в себе желание заглянуть в ту самую 'комнату напротив'. Дэмиен, конечно, еще спит, так пусть спит, пока Пип не решил, что в этой ситуации делать. Лучше всего, конечно, будет сейчас уйти, и любой нормальный человек бы так поступил, и сам Дэмиен говорил ему вчера то же самое, на этой кухне, где сейчас Пип ставит чайник. Однако Дэмиен говорил еще, чтобы он не уходил, и Пип не уходит, а идет в ванную. Душ. Ему определенно нужен душ, и всё будет нормально. Это так естественно и так банально, принять в целях успокоения прохладный душ.
- Ну да, конечно, - обращается к себе самому, в зеркало, Пип, снова натягивая на себя дэмиенову футболку, которая ему велика; в ней он кажется еще более худым, чем обычно, - а еще все на регулярной основе ночуют у нелюдей. Молодец, Филипп, - вздохнул блондин, а потом легко рассмеялся. Вся ситуация казалась такой комичной, что даже поверить в её правдивость было сложно. В конце концов, все приключения всегда доставались этой 'великолепной четверке', а всё необыкновенное, что когда-либо случалось с Пипом сводилось... сводилось к Дэмиену. 'Просто божественно.'
Британец вернулся в кухню, налил злосчастного чая, помыв кружки. Время медленно ползло к урокам, а Дэмиена всё не было, и со второго этажа ничего не слышно. Поколебавшись немного, он, наконец, решил, что будет лучше, если он всё-таки поднимется и разбудит сына Сатаны.
Решить было гораздо проще, чем осуществить, и в итоге Пип только и может, что постучать в дверь и, приоткрыв её, осторожно позвать:
- Дэмиен?
Ну вот, он собирается сказать человеку, который вчера заставил его прогулять школу, что если тот не встанет сейчас, они в эту самую школу опоздают.
'Какая патетика.'

Одет: черные брюки, черная футболка на пару размеров больше, чем надо.
Состояние: нормальное